Знания первой необходимости

Политика заставляет вспомнить о военно-полевой хирургии 

 Специалисты Рыльской центральной районной больницы (Курская область) в течение последнего месяца активно осваивают навыки военно-полевой хирургии, продолжая работать в своём же учреждении, а вовсе не в зоне боевых действий. Рыльский район - приграничная территория, с началом специальной военной операции по освобождению Донбасса сюда, в ЦРБ, поступают военнослужащие российской армии и пленные украинские солдаты с боевыми ранениями.   

 С какими организационными и технологическими сложностями  столкнулись гражданские хирурги в этой непростой ситуации? Какие проблемы в вузовской и постдипломной подготовке врачей стали очевидны именно сегодня? Легко ли быть гуманным по отношению к раненому противнику? Об этом в интервью корреспонденту «МГ» рассказал заведующий хирургическим отделением Рыльской ЦРБ кандидат медицинских наук Анатолий Костин.

 - Анатолий Егорович, легко ли было вот так сразу, без предварительной подготовки начать работать с пациентами, у которых не привычные для вас острые хирургические заболевания, а боевые ранения - огнестрельные, минно-взрывные, термические? 

 - Вы правы, поначалу было непросто. Сразу же дали знать о себе нехватка свежих знаний в области хирургии повреждений. Дело в том, что не только мною и моими сотрудниками, но многими нашими коллегами по цеху теория военно-полевой хирургии и хирургии повреждений давно подзабыта, не говоря о практических навыках в этой области. Поскольку жили мы тихо-мирно, эти знания не поддерживались и не актуализировались - вроде как ни к чему, - и вдруг они оказались очень высоко востребованы, по крайней мере, для хирургов, работающих в лечебных учреждениях на приграничных территориях.

 Мой врачебный стаж - 50 лет, и в последний раз мне довелось пройти теоретическое обучение по данной тематике лет тридцать назад, если не больше. Когда я учился в Курском медицинском институте, у нас были занятия на кафедре военно-полевой хирургии. Это, конечно, не была полноценная подготовка военных врачей, но элементарные знания нам давали. То есть, ещё будучи студентами, мы изучали принципы сортировки раненых и очерёдности оказания помощи, этапы медицинской эвакуации и так далее. После окончания института каждые пять лет нас приглашали на военные сборы, где хирурги разных «мирных» профилей освежали знания по военной медицине.

 В один прекрасный момент эта система перестала существовать. Сейчас, насколько я знаю, военно-полевую хирургию ни в медуниверситетах, ни в  ординатуре не изучают. Не уделяется этому разделу внимание и в системе непрерывного медицинского образования. Здесь очень уместно будет сказать «к сожалению», потому что недостаток свежих знаний мы ощутили в полной мере сейчас, когда теория военной медицины стала для нас практикой.   

 - Неужели хирургия повреждений мирного и военного времени требует совершенно разных подходов? Разве большой опыт работы в общей хирургии недостаточен для оказания помощи раненым: те же правила обработки ран, остановки кровотечений, наложения швов?

 - Конечно, гражданские хирурги со стажем встречались в своей жизни с политравмой и даже с огнестрельными ранениями, но мирного времени. Политравма и огнестрельные ранения военного времени совершенно другие, они требуют иного подхода. Я уже не говорю об особенностях организации работы больницы, когда поступает не один, а сразу несколько таких пациентов.

 Надо признать, никто не был готов к тому, что «гражданским» лечебным учреждениям придётся стать прообразами военных госпиталей, всё случилось внезапно. Конечно, мы быстро перестроились и справляемся со всеми задачами, со всем объёмом работы. Однако, повторю: скорость и эффективность перепрофилирования отделений с «мирной» хирургии на военно-полевую была бы ещё выше, если бы мы всегда находились в состоянии полной методологической готовности к этому. Хотя бы в тех больницах, которые находятся на российских территориях, граничащих с другими государствами. 

 И ещё одно пожелание на будущее: в подобных ситуациях очень большое значение имеет своевременное, заведомое - хотя бы за пару часов - информирование больницы о том, что туда эвакуируют из сортировочного госпиталя раненых с такими-то повреждениями. Это даст возможность внести коррективы в операционный план, заранее сформировать хирургические бригады, подготовить операционную, запасы крови и медикаментов. Система диспетчеризации должна сопровождаться системой информирования всех участников этой цепочки.   

 - А есть такая методология, которую можно тиражировать, как инструмент?

 - Конечно, есть. Но вот что удивительно: уже больше месяца продолжается специальная операция России, и за это время ни Минздрав, ни Минобороны не прислали методические руководства по оказанию помощи при боевой травме или хотя бы ссылки на какой-то ресурс, где такие материалы можно найти. Я уже не говорю о видеосеминарах на эту тему - их нет.

 У нас в арсенале очень много методичек и клинических рекомендаций по разным хирургическим заболеваниям, они всегда под руками, а по военно-полевой хирургии и хирургии повреждений ничего. Сотрудники нашего отделения сами нашли в интернете и распечатали руководства, подготовленные специалистами Военно-медицинской академии им. Кирова. Но это была исключительно наша инициатива, никаких подсказок «сверху» не поступало.

 По большому счёту, такие руководства должны быть в распоряжении приграничных больниц, а всех гражданских хирургических стационаров вне зависимости от их местоположения. На всякий случай.

 - Разве этого достаточно, чтобы поддерживать достаточный уровень подготовленности врачей по военной медицине?

 - Одних методичек, разумеется, недостаточно. Вернёмся к тому, с чего начали разговор - нужно вернуть подготовку по военно-полевой хирургии в вузы и на постдипломном этапе подготовки врачей. Правда, система непрерывного медицинского образования в её нынешнем варианте - по моей оценке, вообще никакое не образование. Человек включил компьютер,  поставил лекцию на просмотр и ушёл пить чай, при этом заработал за «учёбу» несколько баллов. Формализм в чистом виде. Нельзя назвать это  истинной подготовкой врачей.

 Считаю, что целесообразно раз в пять лет в рамках существующей 144-часовой программы усовершенствования врачей помимо теории предусмотреть практические занятия. Хотя бы в течение одной недели хирург должен пройти стажировку по хирургии повреждений, желательно на базе военного госпиталя. Увидеть и освоить новые методики оперативного лечения, познакомиться с современным медицинским оборудованием. Это очень важно, ведь прослушать лекцию или посмотреть мастер-класс в интернете и столкнуться с настоящей боевой травмой - совершенно разные вещи. Никакие вебинары никогда не заменят обучение хирурга в операционной.

 Кто-то скажет, что военная медицина - потребность текущего момента, и с завершением кампании на Украине потребность в таких знаниях вновь отпадёт на многие годы. Хотелось бы верить в это, но лучше нам всё-таки быть всегда готовыми.

 - Анатолий Егорович, разрешите задать вам неприятный вопрос. Кроме российских военнослужащих к вам в больницу привозят раненых украинцев, которые воюют на противоположной стороне. Как вы психологически себя чувствуете, спасая им жизнь?

  - А что нам остаётся делать? Врач должен быть вне политики, это закон нашей профессии. Хотя, если честно, после того, как мы узнали, как на той стороне жестоко пытают российских военнопленных, приходится себя убеждать в том, что ты обязан одинаково хорошо лечить и своих, и «чужих». Мы делаём все, что необходимо, но, поверьте, психологически это очень непросто.

 - Учитывая, что нагрузка на отделение увеличилась, да и набор  патологий расширился, наверное, вас усиливают новым оборудованием, инструментарием?   

 - Увы, как раз наоборот. Именно сейчас, когда, с одной стороны, мы только-только выкарабкались из очередной волны коронавирусной инфекции, и никто не знает, долго ли продлится затишье, и когда наша больница в определённой степени выполняет роль военного госпиталя, начались разговоры о сокращении коечной мощности Рыльской ЦРБ, в частности, хирургической службы. И ладно бы отделение стояло пустое: на сегодняшний день заняты все 37 коек. За 2021 год мы выполнили 390 операций, за первые три месяца нынешнего года уже более 70.

 Причём, с нынешнего года в зону обслуживания Рыльской ЦРБ вошли ещё два района Курской области, это дополнительно несколько десятков тысяч населения. Несмотря на это получили уведомление регионального Минздрава о том, что отделение хирургии сокращается и реорганизуется, а отделение травматологии вообще может быть закрыто. Нагрузка на коллектив больницы увеличилась, поэтому койки надо сократить - логика железная.

 По моей информации, нынешняя оптимизация лечебной сети под видом построения трёхуровневой системы оказания медицинской помощи коснётся не только больницы в Рыльске, но и других лечебных учреждений Курской области. Я не понимаю, в чём смысл сокращения и переформатирования  хирургических отделений в больницах, которые расположены в приграничных районах. Ведь в данный момент именно эти больницы приняли на себя значительную часть раненых. Складывается впечатление, будто так называемые «оптимизаторы» не согласуют свои действия с теми отделами Минздрава России, которые занимаются организацией оказания помощи участникам военной операции и пострадавшим мирным жителям.

Подготовила Елена БУШ, обозреватель «МГ».