Казино "Золотая рыбка"

135 лет назад умер Ф.Достоевский, тяжело страдающий лудоманией
 

Диагностическое разнообразие персонажей  Достоевского – от эпилепсии князя Мышкина до истерических женщин из его романов (а внутри этого широчайшего диапазона еще масса других нозологических единиц – и шизофреноподобная симптоматика Марии Тимофеевны Лебядкиной из «Бесов», и старческое слабоумие старого князя К. из «Дядюшкина сна», и галлюцинаторные феномены Ивана Карамазов) вполне позволяют рассматривать книги русского писателя, как обширную психиатрическую монографию. Но при таком подходе почти неизбежно пропадает или существенно выхолащивается глубокая философия Достоевского, навсегда сделавшая его властителем дум многих поколений читающих людей.
 

Однако есть тема, которая могла бы стать предметом размышлений психиатра, не слишком повторяя тезисы предыдущих работ этого направления и не углубляющаяся слишком интенсивно в философию писателя. Эта тема – лудомания.
 

                         Русская рулетка
 

В русской литературе тематика азартной игры традиционно занимает весьма существенное место. И Пушкин («Пиковая дама» и проч…), и Лермонтов («Штосс), и Гоголь («Игроки»), и  Толстой («Живой труп»), и многие другие литераторы так или иначе писали о феномене игры, проникая в эту тему с разных сторон и под разными углами зрения. Роман. Достоевского «Игрок» оказался в этом ряду, быть может, наиболее глубоким по постижению психологии и мотиваций поведения игрока-лудомана произведением.
 

Однако приведенный перечень литературных произведений об игре и игроках следовало бы начинать с народных сказок, в которых (независимо от народа и языка) есть немало произведений, посвященных этой теме, но это не всегда заметно с первого взгляда. Однако, что такое лампа Аладдина, скатерть-самобранка, шапка-невидимка, неразменный рубль и пр., как не феноменальный выигрыш, подаренный какому-то счастливцу - судьбой в одночасье.
 

Одним из заметных лудоманов русской литературы является Старуха из сказки А.С. Пушкина «Сказка о рыбаке и рыбке». Она, случайно начав выигрывать, снова раз за разом рискованно испытывает судьбу, уже будучи не в силах прекратить этот процесс. Несколько первых походов Старика к синему морю закончилось результативно, но Старуха, уподобляясь настоящему азартному игроку, уже и без того выигравшему крупную сумму, не может остановиться и идет, по сути дела, ва-банк, не желая прекращать эту игру, намереваясь продлевать ее любой ценой. Ей уже стал важен сам процесс игры, связанного с ней риска и тех ощущений, которые ей сопутствуют. Между тем совершенно очевидно, что как бы ни была эта Старуха глупа, она не может не понимать, что все ее пожелания исполняются неким божеством, а в языческой мифологии (да и в иных религиях) есть немало примеров тому, как боги теряют терпение и выходят из себя, жестоко наказывая своих былых фаворитов. С богами нельзя шутить, над ними нельзя экспериментировать. И это знает любой язычник (и не только язычник) – не случайно языческие идолы практически всех мировых культур были кровожадны и требовали приношения жертв. И совсем не случайно о рисковых игроках говорят: «Они испытывают судьбу». Старуха тоже испытывает свою судьбу, играя, по сути, в русскую рулетку, когда посылает Старика с очередным, явно хамским и невыполнимым требованием к Золотой Рыбке. Старуха не может и не хочет останавливаться, эта игра уже настолько захватила ее, что лишила ее способности рассуждать здраво («Пуще прежнего Старуха вздурилась…»), и даже инстинкт самосохранения уже не приходит ей на помощь. Но в русскую рулетку нельзя играть слишком долго…
 

                           Роман о себе
 

Достоевский тоже начинал играть, надеясь выиграть необходимую сумму (кто начинает иначе?). Его взаимоотношения с деньгами всегда были сложными. Он часто говорил о том, что только кабальные договоры с издателями заставляют его гнать лист за листом, и он даже не успевает их перечитывать. «Как бы я мог писать, будь у меня деньги!», - частый рефрен писателя, понимавшего, что художественный текст должен в течение некоторого времени «отлежаться» и впоследствии быть тщательно откорректирован. Роман «Игрок», например, по причине вечной спешки был продиктован автором стенографистке всего за месяц. В книгах Достоевского многие конкретные суммы, которых катастрофически не хватало его персонажам, жизненно необходимы были в тот момент ему самому. Он и за границу-то уехал, спасаясь от долгов и пиратов-издателей.
 

В романе «Игрок» психология (и психопатология) лудомана вскрыты точно и безжалостно. По сути дела, Достоевский писал здесь о себе, препарируя психику человека, «подсевшего» на волчок рулетки. Герой романа начинает с того, что имеет несколько странное поручение: «…выиграть на рулетке во что бы то ни стало. Мне некогда было раздумывать: для чего и как скоро надо выиграть…». Первое впечатление героя об игровых залах имеет сугубо отрицательный характер, тем не менее, он внимательно рассматривает все детали и особенности казино. Алексей Иванович изучает специфику игры, ее правила, что сопровождается его размышлениями об игре, как таковой. Любопытство героя романа в какой-то степени аналогично интересу человека, размышляющего об алкоголе или наркотиках, много о них слышавшего, но пока что не имеющего собственного опыта. Однако, хорошо известно, что за предварительной осведомленностью и сугубо теоретическим интересом к какому-то феномену нередко скрывается неосознанный тропизм к нему, часто завершающийся попыткой и более глубокого, интимного постижения этого феномена: ведь мало кто в повседневной жизни интересуется, например, книгами по сопромату, тогда как казино часто становится предметом сначала теоретического, а затем – и практического любопытства многих обывателей.
 

И герой романа Достоевского тоже совсем не случайно оказывается в казино, он уже немало слышал об этом заведении, его уже слишком интересует тайна этого дома, в котором порой будто бы происходят удивительные вещи. Он еще не верит в легенды и сказки, связанные с игрой, но он уже знает и помнит о них. И тот предлог для посещения казино, который оказывается в распоряжении Алексея Ивановича, становится только формальным поводом – пойти туда, куда он и без того уже давно стремился, сам не отдавая себе отчета  в этом. Он тонко и точно анализирует чувства игроков, понимает их мысли, наблюдает манеры и эмоции. И это свидетельствует о том, что он уже и сам, незаметно для себя – играет, входя в роль реального завсегдатая заведений Рулетенбурга, влезая в его шкуру. Не случайно, кстати сказать, вход во многие казино мира является свободным: любопытство к антуражу почти неизменно переходит в интерес к игре, как таковой, хотя «…так стоять простыми зрителями и даром занимать игорное место не позволено».
 

«С каким-то болезненным ощущением, единственно, чтобы как-нибудь развязаться и уйти, я поставил еще пять фридрихсдоров на красную. Вышла красная. Я поставил все десять фридрихсдоров – вышла опять красная. Я поставил опять все за раз, вышла опять красная. Получив сорок фридрихсдоров, я поставил двадцать на двенадцать средних цифр, не зная, что из этого выйдет. Мне заплатили втрое. Таким образом, из десяти фридрихсдоров у меня появилось вдруг восемьдесят. Мне стало до того невыносимо от какого-то необыкновенного и странного ощущения, что я решился уйти… Я, однако ж, поставил все восемьдесят фридрихсдоров еще раз на четку. На этот раз вышло четыре: мне отсыпали еще восемьдесят фридрихсдоров, и, захватив всю кучу в сто шестьдесят фридрихсдоров, я отправился отыскивать Полину Александровну».
 

 Эти такие простые и навязчивые вычисления: легко считать свои доходы, все время умножая их на два; это навязчиво-гипнотизирующее повторение слова «фридрихсдор»; эта очень конкретная и буквальная наглядность моментального обогащения; и, наконец, эти странные, еще непонятные ощущения, возникающие в процессе игры, - уже сложились в монолитный конгломерат лудоманической зависимости героя романа – от азартной игры. На первый раз он еще смог остановиться: необходимо было вернуть чужие деньги с тем, чтобы теперь начинать играть уже для себя,  без оглядки на другого человека. В дальнейшем этот фактор уже не будет иметь для игрока ни малейшей сдерживающей силы.
 

                          Лудоман играет до конца
 

Достоевский точно описывает и игровую абстиненцию, в которой оказывается игрок, вынужденный остановиться по объективным причинам: «Бабушка была в нетерпеливом и раздражительном состоянии духа; видно было, что рулетка у ней крепко засела в голове. Ко всему остальному она была невнимательна и вообще крайне рассеянна». У лудомана-абстинента появляются подозрительность, увертливость, лживость, раздражительность... Азартный игрок пребывает в совершенно немотивированной, но, тем не менее, абсолютно непреложной уверенности в том, что на этот-то раз он будет только выигрывать: «…почему именно мой сегодняшний, бестолковый и безобразный проигрыш не оставил во мне никакого сомнения? Я все-таки вполне уверен, что чуть только начну играть для себя, то выиграю непременно». И эта мысль, как правило, – единственная идея в голове лудомана во время вынужденной игровой паузы.
 

   Начиная со второй половины романа, Алексей Иванович все больше времени уделяет описанию специфики и правилам игры, антуражу казино, манерам и азартным эмоциям игроков, последовательности событий за игровым столом. Его уже почти не занимают иные вещи. Игорный дом завладел им и самим повествованием. Слова «фридрихсдор», «ставка», «zero» становятся наиболее часто употребляемыми в этой части книги. Азарт игрока, проигрывающего состояние, но готового заложить и собственную голову, оказывается главной движущей силой и превалирующей эмоцией второй половины романа.
 

В финальной части романа его герой, у которого вдруг оказывается два тысячефранковых билета, моментально оживляется, его апатия тут же исчезает, и он быстро прикидывает: «В Рулетенбург не поеду, разве на будущий год. Действительно говорят, дурная примета пробовать счастья два раза сряду за одним и тем же столом, а в Гомбурге самая настоящая-то игра и есть». И Алексей Иванович пускается во все тяжкие, сопутствующие печальной карьере игрока-лудомана, этапы которой простираются – от случайного мелкого и унизительного приработка – до тюрьмы: «Я действительно тогда поехал в Гомбург, но… я был потом и опять в Рулетенбурге, был и в Спа, был и в Бадене, куда я ездил камердинером советника Гинце… Да, я был и в лакеях, целых пять месяцев! Это случилось сейчас после тюрьмы. Я ведь сидел и в тюрьме в Рулетенбурге за один здешний долг…» Но накопив несколько десятков гульденов, герой Достоевского снова отправляется в казино. «Нет, не деньги мне были дороги! Тогда – мне только хотелось, чтоб завтра все эти Гинце, все эти обер-кельнеры, все эти великолепные баденские дамы, - чтобы все они говорили обо мне, рассказывали мою историю, удивлялись мне, хвалили меня и преклонялись перед моим новым выигрышем».
 

Гордыня и самоуничижение (тоже, между прочим, вариант гордыни), господство и лакейство, риск и трепет, отвага и трусость, богатство и нищета, завороженность игрой и смертная скука вне ее – все эти противоречивые чувства и сопряженные с ними обстоятельства - становятся неизменным антуражем и следствием жизни лудомана. Его азартная игра, ставкой в которой является его собственная жизнь, превращает саму эту жизнь – в эрзац-продукт, годящийся только для растопки костров перед языческими идолами: душа лудомана либо заполнена игрой, либо – совершенно пуста, как и его голова. Игрок сжигает свои душу и тело в огне адреналина игры и кислоте послеигровой депрессии. Неизбежный финал такого одержимого – существование в жалкой каморке, в долг, в неизменной тревоге и ожидании любой возможности новой игры, в самообманывающем желании «всего лишь отыграться»… Что-то еще недавно сам Алексей Иванович говорил о «снеговой горке», под которую катится игрок?
 

Впрочем, как только аналогичная ситуация касается его самого, точность его суждений и адекватность наблюдений куда-то исчезают. Ведь его случай, разумеется, – особый, это совсем другое дело: «Если начать осторожно… - и неужели, неужели уж я такой малый ребенок!... Да! стоит только хоть раз в жизни быть расчетливым и терпеливым и – вот и все! Стоит только хоть раз выдержать характер, и я в один час могу всю судьбу изменить!... Завтра, завтра все кончится!» (Почти те же самые слова Достоевский написал в своем письме, процитированном ранее...)
 

Это – последние строки романа  «Игрок». Они не оставляют никакой надежды. Лудоман всегда играет до конца: либо - денег, либо - жизни. И именно в последнем смысле кажется правильным трактовать последние слова Алексея Ивановича… Его игра в Страшный Суд подошла к концу.
 

Игорь ЯКУШЕВ,

доцент Северного государственного университета

Архангельск