Огонь и вода медной трубы

Психическое расстройство затормозило жизнь Андрея Товмасяна – одного из величайших артистов джаза
 

Судьба этого музыканта имеет трехчастную форму. В первой части жизни он – один из лучших джазовых трубачей Москвы и СССР, чьи техника, импровизационный дар, мелодическое и гармоническое мышление удивляли не только малоискушенных (пока еще) любителей джаза социалистической державы, но приводили в восхищение профессионалов и знатоков Запада. Андрей Товмасян был одной из главных фигур в советском джазе 1960-х гг. Его манера игры сочетала исполнительские стили американских трубачей К. Брауна и Л. Моргана. Тогда Москва раскололась на два лагеря: сторонников традиционного джаза, аргументом и приоритетом которых была музыка Товмасяна, и - поклонников авангарда и экспериментов, идолом которых был флюгель-горнист Г.Лукьянов. Спор этих музыкальных партий порой достигал такого накала, что как-то между заинтересованными сторонами случилась драка.
 

Юный принц советского джаза

Первая часть партитуры судьбы джазмена складывалась весьма благоприятно. Его отец, уроженец Вана, в 1915 г. спасся, бежав с родителями из Турции во время геноцида армян. Уцелел он лишь потому, что мать переодела его девочкой: их турки не трогали. В московском доме Товмасянов всегда было много книг. Отец не жалел денег на домашнюю библиотеку, покупая, в том числе, литературу начала века в букинистических магазинах, постоянно подписывался на многотомные издания и литературные журналы. Если в доме есть книги, то дети так или иначе начинают их читать. Тот, кто читает, раньше начинает думать самостоятельно и тоньше чувствует окружающий мир. В школу будущий музыкант пошел, уже будучи значительно более образованным человеком, нежели современные выпускники одиннадцатилетки, прочитав к тому моменту не только Ж. Верна, но и Ч. Диккенса.

Когда Товмасян-младший начал играть на трубе, отец помог ему достать отличный и весьма дефицитный немецкий инструмент  за 110 рублей: очень большие деньги для начала 1960-х гг. Причем Товмасян-старший купил даже две трубы, так как у той, что подороже не было футляра. К отцу музыканта часто приезжали родственники и друзья из Армении. Мальчик не понимал их язык, но с интересом слушал горячие интонации и яркие модуляции экспансивной речи. Не в этой ли эмоциональной манере армянского диалога кроется секрет большого числа выдающихся джазовых музыкантов-армян (Г. Гаранян, К. Орбелян, Т. Оганесян, С. Манукян, Д. Азарян?) Товмасян-старший в течение некоторого времени работал директором магазина «Армения» (на углу Пушкинской площади), потом его посадили на три года за взятки. И это было едва ли не единственным драматическим событием первой части биографии музыканта.

С композицией «Господин Великий Новгород» А. Товмасян занял первые места в номинациях: трубач, импровизатор, композитор на фестивале «Джаз-62». Министерство просвещения выпустило пластинку со звуковым приложением к школьным урокам музыки, на которой была записана эта пьеса. Товмасяна пригласили на престижный польский музыкальный форум  «Jazz Jamboree-62», где регулярно выступали джазмены мирового уровня. А ему было всего 20 лет. Юный принц советского джаза, - даже не наследный: предшественников практически не было – утесовский «Теа-джаз» и оркестр Э. Рознера, ориентированные, скорее, на эстраду, едва ли могли считаться отечественной джазовой школой, - блестяще овладел разными хитрыми штуками, словно его учили этому великие Сатчмо и Диззи. Фразировка офф-бит, «проглоченные звуки», «тейч-штрих», глиссандо по звукоряду и т.д. - он освоил на слух, так как не знал нотной грамоты. Ему не лень было часами слушать один и тот же пассаж, чтобы понять, вдвоем ли играют форшлаг труба и саксофон, или только один из инструментов. Огненная труба Товмасяна словно разговаривала, заставляя вспомнить о музыке М.П. Мусоргского и раннего Д.Д. Шостаковича. Он умел играть паузы, понимая, что в них, как в пустых пространствах китайских рисунков тушью, заключен важный смысл.

Слово символизирует движение, соответствуя в китайской натурфилософии - субстанции Ян. Молчание паузы соотносится с равновесием и субстанцией Инь. Пауза – время для осмысления звуков и слов; для попытки понимания – не только того, что сказал, но и того, что имел в виду автор. Пауза – люфт между чужим словом и собственным озарением, между услышанным и понятым; интервал для настроя на идею автора. Так читатель иногда отрывается от книги, посмотрев в небо и задумавшись. Пауза – время импровизации слушателя. Но она еще и - инструмент исполнителя, работающий, подобно ритм-секции, только гораздо тоньше, ибо отмечает не только музыкальные, но и смысловые акценты.

Критика музыки Товмасяна была сугубо положительной, что вообще-то удивительно: еще вчера джаз считался «музыкой толстых» и параллель между интересом к джазу и «продажей Родины» не утратила актуальность даже в разгар хрущевской «оттепели». Но трубач оказался в фаворе. Критик джаза А. Баташов вспоминал: «Андрей Товмасян — один из величайших артистов джаза. Молодежи его имя уже почти ни о чем не говорит, но тридцать лет назад это был настоящий прорыв. Мы, музыканты и провозвестники джаза, сами не поняли этого, когда в начале 60-х годов звезда Товмасяна стремительно всходила на нашем черном джазовом небе. Ему не было двадцати, и он был необыкновенно талантлив.

Андрей стал сенсацией фестивалей в Тарту, Ленинграде и Москве. Он был в первой советской горстке джаза, робко вывезенной в Варшаву (заграница!), и тут же олицетворил собою пробившееся сквозь сталинский асфальт новое поколение. Его «Господин Великий Новгород» с колокольными звонами в начале и в конце стал козырем в защите джаза, слава этой действительно живописной вещи, может быть, даже заслонила самого автора… чистейший фирменный американский джаз бил из его трубы фонтаном, и непонятно было, откуда что берется. Мы еще не могли себе представить, что где-то за пределами Америки может родиться джазовая личность, равновеликая тамошним корифеям, единственно населявшим наш джазовый пантеон».

С отечественным критиком соглашались мэтры американского джаза: «Товмасян, пожалуй, один из лучших трубачей Европы» (Д. Эллис).
Ничто не предвещало изменений в судьбе музыканта…
 

Молчание на многие годы

Популярность, игра в ресторанах, сравнительно легкие и довольно большие деньги, алкоголь – частый спутник лабухов, -- постепенно сложились в неблагоприятную констелляцию. По ст. 154 УК СССР  - за спекуляцию (фарцовку) - «за диез» - Товмасян в 1964 г. получил год тюрьмы.

После отсидки были выступления в московских джаз-клубах 1960-1970-х гг., снова работа в ресторанах, оркестр О. Лундстрема (в начале 1980-х), драматичные взаимоотношения с алкоголем («если бы я не пил, то буквально озолотился бы», - писал Товмасян в автобиографии) и – психическое расстройство, ставшее его судьбою. В конце 1980-х музыкант исчез, вначале затворившись в своей квартире, не отвечая на звонки и не открывая двери (однажды почтальон, так и не дозвонившись, засунул бандероль с его пластинкой в почтовый ящик, а, чтоб конверт влез, согнул его вдвое, сломав диск), затем — надолго очутившись в психиатрической больнице и получив инвалидность соответствующего профиля. Мать Товмасяна рассказывала его коллегам, что вынуждена разговаривать шепотом: если она говорила с обычной амплитудой звука, музыкант хватался за голову и начинал стонать: «Зачем ты кричишь, я не могу этого вынести!» Время от времени на фоне этого подводного существования в Москве возникали слухи, о том что Товмасян давно умер.

Наиболее близким ему философом был В.Розанов, сказавший: «Я думал, что все бессмертно. И пел песни. Теперь я знаю, что все кончится. И песня умолкла». Розанов часто писал афоризмами, после каждого из которых нужно было сделать паузу, чтобы обдумать сказанное. А любимым поэтом джазмена был О.Мандельштам, написавший:

«Да обретут мои уста

Первоначальную немоту

Как кристаллическую ноту,

Что от рождения чиста!»

Товмасян взял паузу и, задумавшись, посмотрел в небо, замолчав на многие годы.

«Отпустите меня, отпустите сию же минуту….»
 

При ретроспективном анализе можно усмотреть некую преморбидную параноидную, с оттенками бреда преследования, черту музыканта в том, что он тщательно скрывал джазовые записи, в которых брал свои идеи. Если нужно было продать диск, он загонял его где-нибудь в провинции. Но такое поведение типично для джазистов. Черные пионеры джаза тоже боялись, что их музыку «украдут», отказавшись от предложенной им грамзаписи. В результате, первую в истории джаза грампластинку выпустил белый ансамбль. Звукозаписей Товмасяна практически не осталось: так, пара фестивальных сборников… В Интернете есть всего три пьесы, сохранивших звук его трубы.

В очень подробной автобиографии, написанной позже, Товмасян совсем мало слов посвятил своим диагнозу, больницам и лечению. Это вполне понятно. В воспоминаниях он пишет о том, что психиатрический диагноз ему был выставлен еще в 1958 г. Тут – какая-то нестыковка: его диагноз (Товмасян говорит о «приступообразно-прогредиентной шизофрении») предполагал невменяемость, тогда как спустя 6 лет, музыкант получил реальный срок. Возможно, - аберрация памяти.

Клиническое понятие о тогдашнем состоянии джазмена (несомненно, более точное, нежели автобиографическая проза) дают его стихи, напоминающие о манере обэриутов.

«С головою ужа и повадкой лисицы противной

Вдоль по улице шел молодой, интересный пацан.

«Отпустите меня, отпустите сию же минуту

С пацаном интересным по улице вместе шагать!»»

«Я круглый полый шар. Внутри меня темно.

И звуки внутрь меня извне не проникают.

Но в жизни радости и мне дано –

Меня катают.

Вот катят. Рад я. Усмехаюсь.

Но кто я? Где я все года?

И почему не разбиваюсь                                            

Я никогда?

Со страшным чувством омерзенья

Мне сообщает плоть моя

Шаров иных прикосновенье,

Таких же полых, как и я».

«Я вижу свет, идущий ниоткуда,

Волшебный свет.

Но происходит небольшое чудо, -

И света нет».

Но вдруг музыкант снова появился в поле зрения джазовой публики. («Но кто я? Где я все года?») С 2001 г. Андрея Товмасяна стали встречать в московских джаз-клубах. В 2002 г. он даже выступил в ансамбле ветеранов советского джаза на фестивале «Джаз в саду Эрмитаж». Особенно часто он заходил в джаз-кафе «Эссе», именно там, в конце 2012 г. отмечалось его 70-летие, на котором выступил сам маэстро. Это не был прежний, невероятный Товмасян. Но он играл, а это означало, что джазист продолжает заниматься (в случае многолетнего антракта трубач не может играть — без постоянной тренировки амбушюр, мышечное кольцо его губ, просто не сработает должным образом). Было слышно, что когда-то он был великим музыкантом, о судьбе которого складывали легенды…

В 2007 г. он написал стихотворение, где были строки:

«Глянули тусклые очи кондуктора

Из под фуражки. О!

Грянула музычка из репродуктора, -

Умер под Новый Год, -

Я».

Андрей Товмасян умер 31 декабря 2014 года.

Игорь ЯКУШЕВ,

доцент Северного государственного медицинского университета

Архангельск