Владимир ИВАШКИН: Если вы в большой науке, то жить без размышлений о Боге невозможно

Вот уже несколько лет, как я знаком с главным гастроэнтерологом Минздрава России, академиком РАН Владимиром ИВАШКИНЫМ. Виделись мы нечасто: на конгрессах, форумах, церемониях вручения тех или иных премий в области медицинской науки и прочих отраслевых мероприятиях. Наряду с этим наши встречи проходили заочно: при прочтении учебников, монографий и статей под его редакцией, а также прослушивании лекций и клинических разборов эксперта в режиме онлайн в Интернете.

 

Всякий раз выступления Владимира Трофимовича захватывали тандемом конкретики и широты профессиональной эрудиции. Наиболее ярко это проявилось при нашей первой встрече тет-а-тет, отражённой в «МГ» № 44 от 19.06.2015. Несмотря на сугубо деловой характер этого разговора, мой собеседник располагал к себе незаурядностью своих рассуждений и размышлений при ответе на тот или иной вопрос. Собственно говоря, это и послужило главным стимулом для нашей очередной беседы, что называется, по душам.

 

- Владимир Трофимович, с детства вы мечтали о карьере военного, с отличием окончили Тамбовское суворовское училище, однако поступили в военно-медицинскую академию. Почему так произошло?

 

- Вы правильно заметили: 8 лет я отучился в суворовском училище. Эти учебные заведения ни в коем случае нельзя сравнивать с нынешними кадетскими корпусами. Уровень преподавания общешкольных дисциплин у нас был необычайно высок. А уж языковая подготовка… Из училища я вышел со знанием английского и немецкого языков на уровне военного переводчика – об этом свидетельствовали 2 диплома.
 

Наряду с изучением основ военного дела и общешкольных предметов я активно занимался спортом, был в составе юношеской сборной СССР по лёгкой атлетике. Сразу после сдачи выпускных экзаменов я уехал на соревнования. А по возвращении оттуда все мои товарищи по училищу уже приняли присягу и были распределены по лучшим военным вузам страны. Мне же досталось одно из наименее престижных в военной иерархии мест – Военно-медицинская академия им. С.М.Кирова в тогдашнем Ленинграде. Поскольку я был отличником, в вуз меня зачислили без экзаменов. Так что в медицине я оказался совершенно случайно.
 

- Как вам давалась учёба в академии?

 

- Первые полгода – невероятно сложно. Я был на грани. Думал бросить всё и пойти учиться другому делу – с детства меня манили технические специальности. Химия, гистология, анатомия и другие предметы давали мне ощущение попадания в совершенно чужую среду. Меня охватила паника. Огромные объёмы изучаемых дисциплин пугали. Тем не менее к первой зимней сессии я выработал для себя методологию изучения предметов: максимально избегать зазубривания без осознания того, что изучаешь. Я старался максимально понять общие принципы, чтобы двигаться к частностям. Должен заметить, что такая концепция помогла взглянуть на обучение медицине по-новому. Я буквально загорелся интересом к естественным наукам, а позже и к клиническим. Кстати говоря, я не особо уповал на преподавателей, уделяя много времени самообразованию – дни напролёт проводил в библиотеке академии, где занимался, занимался, занимался…
 

- Когда к вам пришло осознанное желание заниматься вопросами внутренней медицины?

 

- Интерес к терапии пришёл не сразу. В конце 1-го курса я начал заниматься в студенческом научном кружке при кафедре анатомии. После этого у меня появился интерес к хирургическим дисциплинам: уже на 2-м курсе я дежурил в клиниках, ассистировал хирургам на операциях. Годом спустя меня увлекла патофизиология. Причём не столько предмет, сколько профессор Евгений Викторович Гублер. Молодой – не старше 40 лет. Это был человек не нашего, «среднесоветского» мира – культурен, образован, сдержан. На тот период был расцвет так называемого математического диагноза. Мы строили модели диагностики того или иного заболевания. По тем временам это было чем-то незаурядным и всецело поглощало…
 

Кафедра патофизиологии много сотрудничала с кафедрой факультетской терапии, которой руководил академик Николай Семёнович Молчанов, главный терапевт Министерства обороны СССР. Эти две кафедры проводили много совместных исследований, и внутренняя медицина буквально завлекла меня. Николай Семёнович благосклонно ко мне отнёсся и предложил адъюнктуру в своей клинике по окончании вуза.
 

- Вот уж подарок судьбы…

 

- Подарок – да, однако я был распределён врачом на подводную лодку, где прослужил 3 с лишним года, после чего поступил в адъюнктуру кафедры госпитальной терапии, которой руководил в то время профессор Павел Иванович Шилов. Именно он, а также вскоре сменивший его профессор Георгий Иванович Дорофеев и другие сотрудники клиники сделали из меня грамотного специалиста. Да, на кафедре не было какой-то сверхнауки, однако клиницизм был на высочайшем уровне. За 20-летнее пребывание на этой кафедре я проделал путь от адъюнкта (аспиранта) до профессора и начальника (заведующего), пройдя все научно-практические и педагогические этапы формирования учёного-клинициста и преподавателя высшей школы. Также я рос и по военной лестнице: пришёл капитаном, а закончил полковником.
 

Знаменательным в моей жизни стал 1988 г., когда академик Фёдор Иванович Комаров пригласил меня в Москву на должность главного терапевта Минобороны. Также мне посчастливилось познакомиться с моим предшественником в этой должности – профессором Евгением Владиславовичем Гембицким, потрясающим человеком… В течение 7 лет я руководил кафедрой на базе военного госпиталя им. Н.Н.Бурденко, после чего я ушёл в отставку в звании генерал-майора медицинской службы. Дело в том, что меня позвал тогдашний ректор 1-го Меда Михаил Александрович Пальцев. Так что последние 20 лет я совершенно гражданский человек (улыбается), руковожу кафедрой пропедевтики внутренних болезней – знаменитой клиникой им. В.Х.Василенко...
 

- Как вам дался переход с военной должности на гражданскую?

 

- Моя адаптация в академической среде прошла совершенно спокойно. И это объяснимо: я достаточно серьёзно был погружён в науку, что позволяло чувствовать себя вполне уютно среди коллег-клиницистов.
 

Что же до перехода в гражданскую среду, то заведовать кафедрой поначалу было не совсем просто. Понимаете, я пришёл из мира классической, абсолютной дисциплины, понятие о которой очень размыто в учебно-академической среде. Здесь же уровень дисциплины и отношение зависели от авторитета конкретного руководителя и обширности его связей. Меня это очень напрягало и даже расстраивало.
 

Некоторые коллеги приняли меня в штыки. Однако, несмотря на подобное отношение к себе, я в корне изменил и наладил нормальную жизнь в клинике. На это мне понадобилось около 5 лет. И я горжусь результатом: мои сотрудники регулярно посещают международные конгрессы, принимают активное участие в клинических исследованиях, консультируют пациентов… Да и отношение ко мне после этих позитивных преобразований на кафедре изменилось в лучшую сторону. Я и сам изменился: стал не столь категоричным, научился лучше понимать людей. И этот процесс взаимен, что, несомненно, радует.
 

- Вы очень разносторонний человек: увлекаетесь искусством, спортом, литературой, историей… Почему, на ваш взгляд, представители молодого поколения не столь развиты и замыкаются, как правило, в своей профессиональной области?

 

- К сожалению, я с вами согласен. Однозначно ответить здесь невозможно. Жизнь в корне изменилась. Мы были совершенно открытым гражданским обществом. Я имею в виду быт. Ходили друг к другу в гости, защиту диссертаций и дни рождения отмечали в домашней обстановке. Обсуждали театр, кино, литературу, деловые вопросы, личную жизнь. Нынешнее общество – закрытое. Я не знаю своих соседей по лестничной площадке. И нет никакого желания познакомиться с ними. С появлением частной собственности произошло отчуждение людей.
 

Я думаю, что родители нынешних студентов, максимально сузив свой мировоззренческий круг, трансформировали и своих детей в зону узкого кругозора. К сожалению, большинство современной молодёжи не читают художественную литературу, не увлекаются классической музыкой, совершенно не знают истории и т.д.
 

- Вы застали две совершенно разные эпохи. В какой из них вы комфортнее себя ощущаете?

 

- Нынешнее время открыло массу возможностей для инициативных, креативных, активных людей. Раньше это было невозможно. Нас старались уравнять. Сейчас же открыты границы, возможностей для самореализации предостаточно. У нас произошёл сдвиг в сторону свободы творчества. В советское время жизнь не требовала больших усилий: ходи себе формально на работу, получай в общем и целом примерно одинаковую с большинством небольшую зарплату... Но были и свои плюсы: люди в большей степени увлекались искусством, больше читали, были добрее.
 

- Почему же тогда большинство людей вашего поколения и даже моложе с таким благоговением вспоминают ушедшую эпоху?

 

- Уверяю вас: люди, достигшие успеха за последние 20-25 лет, не ностальгируют по тем временам. Это сто процентов. Что хорошего в дефиците, бесконечном блате и всяческом пресечении индивидуальности? Понимаете, профессионал будет востребован в любое время. Возможно, та жизнь была проще и даже понятнее, но меня совершенно не тянет назад. Разве что сожалею об ушедшей молодости…
 

- Вы большой поклонник оперного искусства. Какие произведения в этом жанре вас наиболее восхищают?

 

- Сложно сказать. Всё зависит от настроения. Мне нравится и Вагнер, и Пуччини, и Чайковский, и Россини, и Бизе, и Гуно, и Верди и т.д. Вот чего я терпеть не могу, так это «осовременивания» классических постановок.
 

- Ваш любимый писатель?

 

- Пожалуй, Лев Толстой. Впечатление о прочитанном меняется с возрастом. Моё любимое его произведение – «Анна Каренина». Мой герой – Каренин – консервативный муж, являющийся столпом семьи, ячейки общества. После очередного прочтения этого романа я долго не могу найти себе места – мучаюсь вопросом: почему же люди, рождённые для успеха и роскоши, так трагически заканчивают?..
 

- Ваше отношение к религии?

 

- Я был крещён в 4 года, однако никогда не был религиозным человеком. В то же время я уверен, что за бесконечностью и упорядоченностью Вселенной что-то стоит. Как говорится, малая наука удаляет от Бога, а большая – приближает к нему. Если вы в большой науке, то жить без размышлений о Боге невозможно.
 

- Что, по-вашему, лежит в основе человеческого успеха?

 

- За всех я отвечать не могу. В основе же моих достижений лежит трудолюбие. Это у меня от мамы. На мой взгляд, любовь к труду определяется генами. Конечно, её надо культивировать и развивать, но всё-таки в основе этой добродетели лежит генетическая составляющая. Всё остальное только шлифует или же, наоборот, препятствует развитию этого качества. Да, без фортуны успеха не достичь, но готовность воспользоваться предоставившимся счастливым случаем во многом определяется трудолюбием, работоспособностью и стремлением к саморазвитию.
 

Беседу вёл

Дмитрий ВОЛОДАРСКИЙ,

обозреватель «МГ».